– А как же овца? – вдруг воскликнула я, вспомнив о своем товарище по несчастью.

– Гус отведет ее домой. Такими темпами они доберутся раньше нас.

Я осторожно обернулась и выглянула из-за плеча Сэмюэля, стараясь не нарушить шаткое равновесие. И действительно, овца тащилась за нами по дороге. Гус подгонял ее, покусывая за задние ноги.

Я постаралась расслабиться, откинув голову на плечо Сэмюэля. Его руки и ноги придерживали меня с обеих сторон, не давая упасть. Браться за руль в таком положении мне было неудобно, поэтому я схватилась за руки Сэмюэля повыше локтя. В голову пришла дурацкая песенка про один велосипед на двоих. «На карету денег нет, свадьба будет без карет…»

Когда проселочная дорога наконец сменилась асфальтовой, Сэмюэль слегка расслабился. Ехать стало намного легче. Впрочем, я была уверена, что ему все еще неудобно сидеть. Странно, наверное, мы смотрелись на пустой дороге, освещенной луной. Как чудовище с восемью лапами и двумя головами. Я хихикнула, ненадолго забыв о пережитом унизительном приключении.

Сэмюэль в ответ тоже издал смешок, и я удивленно обернулась. Я еще никогда не слышала, чтобы он смеялся.

– Не дергайся! – воскликнул Сэмюэль, с трудом выправив велосипед: я забыла о том, что нужно двигаться осторожно.

– Прости! – пискнула я, вцепившись в его руки.

– Не дергайся, – твердым голосом повторил Сэмюэль.

Несколько минут мы молчали. Потом я подумала, что пора перейти к благодарностям.

– Ты спас меня, – сказала я. – Не знаю, что бы я делала, если бы не ты. Похоже, я обязана тебе жизнью. Папа и братья не скоро бы заметили, что меня нет. Они не слишком-то следят за тем, где я и что делаю.

– Не уверен, что хочу быть ответственным за твое спасение.

– Почему? Я тебе что, не нравлюсь? – Мой голос выдавал обиду.

Сэмюэль вздохнул.

– Я не это имел в виду. Очень даже нравишься. – Ему как будто неловко было это признавать. – Просто многие коренные народы Америки верят, что ты до конца жизни отвечаешь за того, кого однажды спас. Ты как бы становишься его хранителем.

Я не поняла, что в этом плохого. Мне даже понравилась эта мысль: Сэмюэль – мой ангел-хранитель!

– Пожалуй, я была бы рада, если бы ты меня оберегал, – призналась я. В темноте проще было говорить правду. Но я все равно напряглась, ожидая его ответа.

Ответа не последовало. Оставшуюся часть пути мы провели в молчании. Промелькнули соседские дома, и наконец Сэмюэль притормозил у нашего крыльца. Старина Браун – пикап, на котором ездил Джонни, – был кое-как припаркован перед домом, а папин рабочий грузовик стоял на подъездной дорожке. Сэмюэль помог мне спуститься, положил велосипед на землю и поднял меня на закорки. Я бы предпочла, чтобы он нес меня на руках, как невесту. Навалившись ему на спину, я чувствовала себя тяжелой и неуклюжей. Пришлось вцепиться в его плечи и задержать дыхание, пока он поднимался по ступенькам. На крыльце Сэмюэль выпустил меня и постучал.

– Это же мой дом! Просто заходи.

Я протянула руку и толкнула дверь. Нас встретили звуки телевизора – шел баскетбол, играл «Джаз» – и тепло натопленной печи. Сэмюэль снова подхватил меня, донес до дивана, усадил и быстро попятился, словно ему нельзя было ко мне прикасаться.

Отец, сидевший в кресле, ошалело уставился на нас и пришел в себя лишь через минуту. На тумбочке под телевизором стояли две пустые пивные банки, еще одна была у него в руке. Я едва удержалась от печального вздоха. От выпивки отец добрел. Некоторые становятся агрессивными, ругаются, а папа просто делался сонным и веселым. Он спасался от одиночества с помощью ежевечернего ритуала, состоявшего из «Будвайзера» и спорта по телевизору: футбола, баскетбола, бейсбола – не принципиально. Пока мама была жива, отец вообще не пил. Мы, мормоны, – не большие сторонники выпивки. По-хорошему, наша вера вообще запрещает пить, но мы не слишком-то следуем традициям. Возможно, именно поэтому отец редко бывает в церкви и не следит за тем, чтобы его дети посещали богослужения. Маме бы это точно не понравилось.

– Что случилось?

Папа говорил отчетливо. Вечер только начинался.

Я вкратце пересказала свои злоключения, упомянув встречу с овцой, Гусом и Сэмюэлем.

– Все, больше никаких уроков музыки! – прорычал отец. – Небезопасно это. Так и знал, что с тобой беда. Как раз собирался идти тебя искать.

– Нет, папа! – торопливо воскликнула я, тут же выпрямившись и спустив здоровую ногу на пол. – Я буду осторожнее! Я готовлю рождественскую программу! Уроки пропускать нельзя. И потом, Соня… в смысле миссис Гримальди… хочет, чтобы в ближайшие несколько недель я занималась в церкви. Она научит меня играть на органе.

Я не поверила, что отец заметил мое отсутствие, не говоря уж о том, чтобы отправиться на поиски. Но ему явно было стыдно, что я попала в беду, а он даже не знал об этом.

Сэмюэль пожал папе руку и спешно удалился. Ему якобы нужно было проверить, что Гус благополучно довел заблудшую овцу до дома.

ЕДИНСТВЕННАЯ ЦЕРКОВЬ ЛЕВАНА была построена в 1904 году. Это красивое здание из светлого кирпича украшал высокий шпиль. Ступеньки крыльца вели к дубовым дверям. В Леване далеко не все посещали службы, но в церковь ходили все. На протяжении почти целого века она была местом сбора горожан. В ее стенах молились, под ее сводами заключали браки и провожали близких в последний путь. Свет проникал внутрь через узкие окна высотой в два этажа. Тяжелые дубовые скамьи от времени и благодаря тщательному уходу покрылись патиной.

Именно здесь, в этой чудесной церквушке, Соня научила меня играть на органе. На первый урок я пришла в джинсах, но она тут же отправила меня домой переодеваться в платье.

– Это место молитвы и преклонения перед Господом, – строго сказала моя учительница. – В церковь нельзя ходить в повседневной одежде!

Приближалось Рождество, и я должна была исполнить песню «О Святая ночь» во время ежегодной праздничной службы. На нее приходил весь город, даже те, кто обычно не посещал церковь. Для горожан это было главное духовное событие года. Хор исполнял рождественские гимны, а Соня аккомпанировала им на органе. Звенели колокола. Пастор Лоренс Мангельсон, обладавший глубоким ораторским голосом, зачитывал отрывок о Христе-младенце. Я обожала эту традицию. Меня переполняли мысли о том, что мой дебют в качестве пианистки состоится именно в этот важный день. На протяжении трех лет я ходила на занятия каждый день с понедельника по пятницу, но никогда не играла ни для кого, кроме дока, Сони и моей семьи.

Поначалу руководительница хора, жена Лоренса Мангельсона, не разрешила Соне пустить меня за инструмент во время праздничной службы. Она была доброй, но не верила, что игра тринадцатилетней девочки может соответствовать этому торжественному моменту. Соня привела меня домой к миссис Мангельсон и настояла на том, чтобы меня послушали.